это еще дядюшка Оруэлл подметил.
Взрыв и пожар в Невинномысске сняли на видео
Эксперт по здоровому образу жизни и фитнесу Джей-Джей Вирджин высказала несколько советов, которые помогут чувствовать себя отлично в любом возрасте. старый Самсунг с фонариком, из серой толпы выделяюсь почему-то я. это еще дядюшка Оруэлл подметил. В этой передаче журналист очень верно подметил о роли прошлого в человеческой здесь ошибка? Ответил (1 человек) на Вопрос: В этой передаче журналист очень верно подметил о роли прошлого в человеческой здесь ошибка? А5 ЕГЭ. Решение по вашему вопросу находиться у нас, заходи на Школьные ответил 18 Март, 18 от MissSladulya_zn Начинающий (218 баллов). Лучший ответ. подметил роль прошоого в человеческой жизни.
Верно подметил
В нем может одновременно находиться несколько взрослых или детей, и они не мешают друг другу плавать. Хотя мечте Дэвисона о множестве внуков не суждено было сбыться, его сосед сказал ему: "Вы как будто усыновили всех детей в нашем районе. Они - ваши внуки. Дети с радостью проводят время на его участке, наполняя его жизнь радостью и весельем. И больше не приходится жаловаться на одиночество - все малыши в районе стали его внуками.
И больше не приходится жаловаться на одиночество - все малыши в районе стали его внуками. К сожалению, миллионы людей по всему миру остаются одинокими, и для старшего поколения, особенно в пожилом возрасте, перспективы на изменения очень малы. Поэтому социализация одиноких пожилых людей является очень важным аспектом.
Неплохой выход из ситуации. Молодец дедушка!
Или та такой честный что знаешь как сделать мою страну процветающей?! А не знаешь , так засунь свой язык в задницу вместе с мозгами продажными и не гони волну! Скоро будет несомневайтесь, всех за язык и грязные руки подтянут!
Книга написана автором Татьяна Владимировна Корсакова, относится к жанрам Самиздат, сетевая литература, Мистика, добавлена в библиотеку 27. С произведением «Марь СИ » , занимающим объем 297 печатных страниц, вы наверняка проведете не один увлекательный вечер. В нашей онлайн читалке предусмотрен ночной режим чтения, который отлично подойдет для тёмного времени суток и чтения перед сном.
Навигация по миру дневников
- Верно подмечено.. - Последние новости
- Другие вопросы:
- Содержание:
- В этой передаче журналист очень верно подметил о роли... -
- ВПР8: текст Лихачева Д.С.
Другие вопросы:
- Ответы и объяснения
- Черные ножи [Игорь Александрович Шенгальц] (fb2) читать онлайн
- Комментарии
- Будущее для жизни уже сейчас
В любом возрасте есть своя прелесть. 51 год, например, без остатка делится на 17
Затем приступайте к тесту. Если вы сможете справиться со всеми пятью вопросами и не ошибиться — можете быть уверены: у вас феноменальная память. Попробуйте сосчитать все треугольники на картинке или выберите породу собаки, а мы расскажем, какой вы друг.
Леонид Золин Админ! Или ты живёшь не в России.....?! Кто тебе начальник и так понятно, власовско навальняцкая тусовка тебе бабки подкидывает на такие посты или ты такой правильный что знаешь о чём пост размещает?!
Мои руки были связаны, и глянуть на смарт-часы я не мог. Лейтенант удивился, но все же снизошел и сказал: — Без десьять минут половина второго. Я прикинул по времени. Если мое сообщение дошло до получателя, и тот отреагировал должным образом, с минуту на минуту должно начаться. И тут же воздух загудел от звука приближающихся самолетов.
Сообщение получено! Земля затряслась от мощных взрывов, меня подбросило в воздух, а навстречу уже шла огненная волна, которую было не остановить. Главное, они успели! А потом волна смела меня, прервав жизнь Никиты Коренева, капитана танковых войск… Глава 4 …Я вспомнил все, до последней детали, и даже момент собственной смерти. Не самое лучшее воспоминание, но главное, я понял — обратного пути нет, и эта новая жизнь — неожиданный подарок, за который я теперь должен судьбе. Возвращение с того света оказалось приятным. Запах женщины — это первое, что я почувствовал. Это особый запах тепла, нежности, заботы, внимания… и тела, молодого и сочного. Потом ощутил легкое касание рук, пробежавшихся по моему телу, и только после этого открыл глаза. Вот и славно!
Девушка посмотрела на меня неожиданно серьезно. Физически слабый! И как только вас в цех взяли? Я возмутился было и попытался встать, но тут же рухнул обратно в койку. Медсестра сочувственно улыбнулась: — Лежи, Дима, отдыхай. Не делай резких движений, иначе можешь опять потерять сознание. Тебя принесли сюда уже беспамятного. Но ничего, жить будешь. На вот, подкрепись… Девушка протянула мне кусок хлеба с самым настоящим отрезом сала поверх и стакан с чаем. Я аж слюной зашелся от одного предвкушения вкуса, но потом одумался.
Она была хороша. Темноволосая, фигуристая, с пронзительными карими глазами, выразительными скулами, крутыми бедрами и небольшой грудью. Редкая природная красавица, которую улучшать — только портить. Хотя, если представить ее в обтягивающем платье, в бриллиантах, мехах… будет еще эффектней, но пропадет то, что я видел в ней сейчас — естественность и чистота. Пришлось подчиниться и, сев на кушетке, схарчить бутерброд, запив его подслащенным чаем. От незамысловатой, но вкусной пищи, настроение моментально улучшилось. То ли гормоны в голову ударили, или была иная причина, но я смотрел на нее и не мог наглядеться. Она была прекрасна, словно само совершенство. И даже не осознавала этого. В той прошлой жизни я не был женат, и постоянной подруги не имел, довольствуясь случайными связями.
А теперь молодой организм перевозбудился, вне зависимости от сознания, а простыня, которой я до сих пор был прикрыт, вздыбилась, и Настя это заметила. Девушка вспыхнула, как свеча, и возмущенно выскочила из палаты. Молодая еще, неопытная. А я и рад был бы спрятать свое возбуждение, но никак не мог этого сделать. Все что получилось, это лечь обратно, отвернувшись к стенке. Правда, было уже поздно, Настя обиделась. Мне было дико неудобно, но я же не виноват. Это все мое тело с его естественными природными реакциями. А тут такая мадемуазель — красавица и комсомолка! Никто бы не сдержался.
И мысль о том, что она была возраста моей прабабушки или даже пра-прабабушки, ничего не меняла. Ну и что, собственно, в этом такого. Не смотреть же на всех прохожих, как на давно жившие тени. Я в этом времени сейчас, и множить сущности не желаю. Получилось, как получилось. Осознал диспозицию, действуй! Так, ладно, это в сторону. Мой сон, или не сон, а воспоминание, полностью вернувшее мне память о последнем дне, был настолько ярким и реалистичным, что сомневаться в его правдивости смысла не было. Теперь все стало четко и ясно: я — погиб там и возродился здесь. Вызвал, получается, огонь на себя… Что делать?
Путь назад закрыт. Очевидно, моего старого тела больше нет. Сознание… или душа… или как назвать ту сущность, которую я привык считать своей личностью, выжила. Это понятно. Но что дальше? Существовать в теле Димки? А что прикажете делать с послезнанием? Гитлер — ладно, это и так понятный враг. А другие, скрытые? Впрочем, о чем я думаю.
Кто я такой? По сути, обычный человек с самым простым набором исторических фактов. Я не знаю точно, в каком году произошло крещение Руси, и не скажу, когда казнили Николая II, но некоторые даты я все же помню. Полет Гагарина или, например, день рождения Ленина. Через некоторое время, успокоившись, я откинул простыню и тяжело поднялся с кушетки. Голова слегка кружилась, но в целом, все было в порядке. Двухчасовой обморок, как ни странно, пошел мне на пользу, так что я чувствовал себя относительно сносно. Жаль только, что Настя… хм… Анастасия Павловна столь стремительно бежала прочь. Она мне понравилась. Ничего, представится случай, извинюсь еще раз.
Одевшись и выйдя в коридор, я наткнулся на дремавшего у стены на кособоком табурете Леху. Он тут же пробудился, радостно заулыбался и вскочил на ноги. Я лишь отмахнулся. А что сказать? Что еле ноги передвигаю? Прошел же как-то Димка медкомиссию на завод, уж не знаю, по блату или сам. И я не хотел подводить его, лишний раз выказывая слабость. Наша смена давно кончилась, и мы, переодевшись, вышли с завода, оказавшись на улице Спартака — центральной улице Челябинска, которую позже в 1960 году переименуют в проспект Ленина — это я помнил из своей прошлой жизни. Давно стемнело, в это время года дни были короткими, а ночь наступала, казалось, мгновенно. Трамвай только что отъехал от остановки, громыхая и позвякивая, ждать следующий было долго, и мы пошли пешком по очищенному от снега тротуару.
Леха жил в трех домах от меня, так что нам было по пути. Собственно, обычно они с Димкой и шастали по городу на пару, проводя почти все дни вместе — друзья, не разлей вода! Я посмотрел на него, как на предателя, и лишь покачал головой в ответ. Ни за что! Хотя бы в память о Димке, я должен выполнять план — он так хотел стать полезным и нужным, что передал это желание и мне в наследство. Вот и прешь буром по жизни! Леха, насколько я знал, был парень правильный и с криминальным элементом никаких дел не имел. Удавил бы, гадов! Удивительно, но даже сейчас существовали и такие люди. Хотя, чему, собственно, я удивляюсь?
Всегда, в любые времена были герои и те, кто прячется за их спинами. Те, кто тащит страну вперед, надрываясь из последних сил, и другие, думающие исключительно о собственных интересах. Все еще действовало правительственное постановление, в котором говорилось, что уголовников брать на фронт можно лишь в том случае, если они осуждены в первый раз, либо имеют малые сроки заключения — до двух лет. Поэтому матерые рецидивисты, освободившиеся из мест не столь отдаленных, чувствовали себя достаточно вольготно и вовсе не стремились пополнить ряды Красной Армии. А уж где они брали средства на жизнь, было и так понятно. Мы свернули с широкого проспекта и пошли дворами — так было быстрее. Я замерз, погода была суровая — столбик ртутного термометра, висевшего у проходной, показывал минус тридцать градусов. Леха тоже ежился от холода, было видно, что если бы не я, он побежал бы вперед и уже давно грелся бы в тепле дома. Проходя под аркой в один из дворов, я тут же дико пожалел, что решил срезать путь. Дорогу нам заступили трое, и еще двое вышли сзади, перекрыв пути к отступлению.
Молодые, лет по пятнадцать-шестнадцать, обычная уличная шпана. Лица наглые, взгляды оценивающие. Куда разбежались? Тот упал навзничь на спину, ничего не соображая. Леха вообще был в драках слаб. Один раз в жизни он сходил на тренировку в секцию бокса, там его поставили в ринг, надели на руки перчатки, выставили против него мелкого, но верткого паренька, и тот за тридцать секунда провел несколько ударов в голову и корпус, заставивших Алексея забыть о секции навсегда. Из Димки был тоже тот еще боец — даже похуже Лехи, но вот я кое-что соображал в рукопашке — все же мастер спорта по самбо, да и в октагон выходил многократно, — и выворачивать карманы перед шпаной не собирался. Главное, чтобы непривычное к нагрузкам тело не подвело, да и мышцы не растянуты должным образом — опасно, можно повредить себе же. Короткий полушаг вперед и костяшками пальцев по кадыку главному, и пока он судорожно корчится, пытаясь вздохнуть, разворот и ногой в пах тому, кто сзади, а второму под колено. Минус три, и полминуты не прошло.
Осталось двое, один из которых выхватил из кармана пальто нож, а второй достал самодельный кастет. Что же, сами решили свою судьбу, вам сейчас будет очень больно! Я сдернул с шеи шарф, в три оборота намотав его на правую руку, и тут же двинулся вперед, очень плавно, словно танцуя. Тип с ножом попытался ударить, целя в печень, но я принял удар на руку, потом схватил его за отворот куртки и перебросил через бедро. Добить времени не оставалось, пришлось сцепиться с последним, метившим кастетом мне в голову. Принял предплечье в жесткий захват, потом дернул — раздался хруст, а парень завопил диким голосом. Кастет упал на снег. Я тут же вернулся к предыдущему противнику и вырубил его одним точным ударом в челюсть. За минуту я уложил пятерых, но не видел в этом ничего особенного. Это были простые необученные парни, бить которых было бы даже стыдно, если бы они не напали первыми.
Руки и знания любого профессионального бойца — это оружие, использовать которое нужно очень осторожно. Я старался не калечить, но и особо щадить отморозков желания не было. Каждому досталось по заслугам. Жить будут, и ладно. Автоматически я подобрал кастет и нож и сунул оба предмета в карман, после чего помог Лехе подняться, и мы бегом выбрались из арки во двор, оставив позади стонущих от боли гопников. Проскочив двор насквозь, вышли на достаточно хорошо освещенную улицу, и только тут Леха, наконец, выдохнул, схватил меня за пальто, развернул к себе и спросил, удивленно глядя мне в глаза: — Ты только что свалил пятерых! Меньше вопросов — меньше ответов. Случайно получилось! Я этих знаю, видел пару раз, они частенько гоп-стопом промышляют. Настоящие бандиты, и драться умеют… а ты их, как щенков… одной левой!
А они тебя? Не найдут позже? Леша задумался, потом все же покачал головой. Да и кто я для них? Обычный пацан, — тут он замолк на некоторое время, а потом уже очень серьезным тоном добавил: — А вот тебя они теперь будут искать обязательно. Предлагаю в милицию пойти и все рассказать! Нам должны помочь! Уж с кем я точно не хотел связываться, так это с представителями официальных органов. Не то, чтобы я чувствовал за собой вину за слегка покалеченных гопников — сами напросились, но все же давать объяснения, подписывать протоколы — нет, увольте. Да и привлекать лишний раз внимание к своей персоне совершенно незачем.
Нужно пойти в милицию! Переживает за друга — это понятно. Вижу, что за себя не боится, только за меня. Я видел, что Леша остался недоволен итогами разговора. Он так и не выяснил для себя, откуда у меня внезапно проявились бойцовские способности, и вариант с милицией я отклонил. Как бы мой приятель не стал думать чего лишнего. Надо придумать версию, объясняющую все странности в моем поведении. Мы шли молча, размышляя каждый о своем. До наших домов добрались без новых приключений, и когда Леша протянул мне руку на прощание, я крепко ее пожал и заговорщицким шепотом произнес: — Если тебе так интересно, я расскажу, где научился драться… и тебя могу научить, если хочешь! Но только это будет нашей тайной!
Глаза парня тут же разгорелись восторженным огнем. Авторитет мой, конечно, вырос за эти полчаса до недостижимых высот. Если на заводе я выглядел слабым и больным, то стычка с хулиганами перевернула все с ног на голову. Что скажешь? У нас же смена! Я ненадолго задумался. Я же не спеша дошел до своего подъезда, поднялся на этаж и зашел в квартиру. Было шумно. Соседи опять о чем-то громко спорили на кухне. Пахло кипячеными простынями — тетя Варя опять затеяла стирку, поставив большую кастрюлю с постельным бельем на плиту и время от времени помешивая его длинными деревянными щипцами.
Еще пахло кашей — видно, кто-то сумел получить немного крупы по карточке. Я проскочил мимо кухни, стараясь остаться незамеченным. Соседи у меня были спокойные и непьющие, но болтать с ними сейчас мне совершенно не хотелось. День выдался тяжелым, и все, о чем я мечтал — завалиться в постель и проспать до утра. Повезло, меня не увидели, иначе обязательно остановили бы и поинтересовались заводскими успехами. Тети Зины опять не было дома, видно ей вновь пришлось заночевать на своем рабочем месте. Его создали на базе эвакуированных с запада страны предприятий: Тульского, Калининского, Харьковского и Ворошиловградского. Из десяти тысяч рабочих, почти две трети составляли женщины, остальные в большинстве были подростками от тринадцати лет и старше. Станки и оборудование размещали прямо в аудиториях учебных корпусов, на месте проводя инструктаж. Для бригадиров, технологов, начальников цехов действовал казарменный режим работы, так что тетя Зина, у которой в подчинении было несколько сотен человек, частенько по несколько суток пропадала на производстве.
В доставшихся мне воспоминаниях Димы, тетка представлялась женщиной суровой, но справедливой. Могла и по шее огреть, если что не так, а могла и приласкать. Своих детей у нее не было, и всю нерастраченную материнскую любовь она отдавала племяннику. И все же, хорошо, что наша встреча отложится минимум до завтрашнего дня. Тетя Зинаида была женщиной умной и вполне могла обратить внимание на малейшие несуразности в моем изменившемся поведении. Я все же еще не слишком-то хорошо вжился в свою новую роль и запросто мог выдать нечто неестественное для этого времени. Уж лучше я отлежусь до завтра, соберусь с мыслями, а потом и экзамен общения с теткой сдам. И что сказать Лехе по поводу моих новообретенных умений драться, я тоже придумал. Надеюсь, он поверит. Леха вообще был человеком доверчивым, открытым миру и подвоха от меня не ждал, и я собирался этими его прекрасными качествами нагло воспользоваться.
С такими планами я лег в постель. Для первого дня, проведенного в прошлом, событий оказалось более чем достаточно, чтобы мгновенно погрузиться в глубокий сон, к счастью, на этот раз без сновидений. Глава 5 Будильник завести я забыл, но встал, как по сигналу, ровно в шесть утра. И тут же, только открыв глаза, наткнулся взглядом на усталую, рано состарившуюся женщину лет сорока на вид. Она стояла в двух шагах от кровати и держала в руках мои вчерашние приобретения — кастет и раскладной нож, которые она добыла, очевидно, из кармана моего пальто. Смею тебя разочаровать, ее ты сегодня не повстречаешь! Потом, после победы, быть может… Я даже слегка растерялся, соображая, что ответить, и лишь потряс головой, прогоняя остатки сна. Тетя Зина отличалась особым чувством юмора, понятным не всякому, и я только лишь стал постепенно к нему приобщаться. Как видно, многодневная смена закончилась, и тетка пришла домой отдохнуть, но тут между делом наткнулась на добытое мною оружие, и, разумеется, заинтересовалась им. Она продемонстрировала для наглядности крепкий, мозолистый кулак.
Самое главное, я на сто процентов знал, что тетя сдержит свое слово. Она была быстра в решениях, и, не задумываясь, отходила бы меня розгами, если бы посчитала это необходимым. Тетка чуть прищурилась — а это был плохой знак, и я затараторил быстрее: — Напали, пока домой шли… несколько их было, а нас двое — я, да Лешка. Отбились кое-как, отобрали кое-что!.. Так я и знал, тетку не проведешь. Это Леха, простая душа, верит во все, что скажешь, а тетка — старой закалки, раскусит меня в миг, как орех стальным зубом. Ладно… но чтобы этой гадости я в доме не видела! Я понятливо закивал и быстро начал собираться. Обошлось и ладно. Повезло, что тетка усталая пришла, не до меня ей.
В обычном состоянии она запросто докопалась бы до истины, и никакие уловки не помогли бы. Одевшись, я уже собрался было выскочить из комнаты, но тетя резким жестом притормозила меня: — Стоять! Кашу съешь, потом беги! Оказывается, на столе, прикрытая деревянной дощечкой, стояла тарелка с рассыпчатой пшенной кашей, сдобренной сливочным маслом. А рядом стакан, доверху наполненный жирным парным молоком, и кусок хлеба с тоненьким слоем масла. Королевский завтрак! Получается, придя после нескольких суток изнуряющей работы, тетя Зина первым делом подумала обо мне, своем непутевом племяннике, приготовила завтрак и принесла его в комнату, не будя меня, давая возможность поспать лишнюю минуту. От такой заботы слезы чуть не выступили из глаз, но я лишь пробормотал в ответ: — Спасибо! Челябинские парни не плачут, хотя все очень хорошо чувствуют. Спать хочу, сил никаких нет!..
Я не заставил себя просить дважды, за пару минут уничтожил содержимое тарелки, демонстративно вылизал ее, словно пес, запил все дурманяще свежим молоком — где она только его нашла в декабре в Челябинске, — поклонился тетке и выскользнул из комнаты, незаметным жестом прихватив со стола нож и кастет. Зина беззлобно махнула в мою сторону полотенцем, но видно было, что от усталости тетя едва стоит на ногах, и ей сейчас не до меня. В коридоре меня уже поджидал Леха, который, видно, явился даже раньше назначенного срока, но, опасаясь Зинаиды Васильевны, топтался на безопасном расстоянии. Я махнул ему рукой, мол, спускайся, сам заскочил в уборную, и через пять минут уже был на улице. Леха нетерпеливо приплясывал на месте. Кажется, эту ночь он почти не спал. Я же напустил на себя крайне загадочный вид. Представляешь, она сразу нож и кастет нашла. Ей бы в милицию идти работать, а не на завод. Она бы всю окрестную шпану разом на место поставила!
И что? И я, напустив на себя важный и загадочный вид, поведал ему следующее.
В среднем, у людей уходит на это около 30 секунд. Затем приступайте к тесту. Если вы сможете справиться со всеми пятью вопросами и не ошибиться — можете быть уверены: у вас феноменальная память.
)) Верно подмечено?)) +
Никто не обязан делать тебя счастливым — ни семья, ни друзья, ни вторая половинка. Если ты сам не в силах сделать свою жизнь лучше, то к чему ожидать этого от кого-то другого? Джозеф Аддисон То, что окружающие люди одобряют твои действия и хвалят тебя за достигнутые результаты, не значит ничего по сравнению с чувством самоудовлетворения. Ценнее всего, когда ты сам, не обращая внимания на мнение других людей, можешь быть собою доволен. Дело также в восприятии, двойных смыслах и контексте. Говоря даже самыми простыми словами, ты не можешь быть уверенным, что твой собеседник правильно поймет то, что ты пытаешься ему донести. А теперь задумайся, сколько ссор возникало из-за банального недопонимания. Аристотель Слова — это всего лишь слова. Ты можешь бесконечно рассуждать на тему того, как важно помогать окружающим, делать другим людям замечания и выступать в роли всеобщего мотиватора, но если ты сам не предпринимаешь ни единой попытки действовать согласно своим пламенным речам — грош тебе цена.
Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр.
Грязная ли, чистая ли, комната была раем. Едва переступив порог, они посыпали все перцем, купленным на черном рынке, скидывали одежду и, потные, предавались любви; потом их смаривало, а проснувшись, они обнаруживали, что клопы воспряли и стягиваются для контратаки. Четыре, пять, шесть... Уинстон избавился от привычки пить джин во всякое время дня. И как будто не испытывал в нем потребности. Он пополнел, варикозная язва его затянулась, оставив после себя только коричневое пятно над щиколоткой; прекратились и утренние приступы кашля. Процесс жизни перестал быть невыносимым; Уинстона уже не подмывало, как раньше, скорчить рожу телекрану или выругаться во весь голос. Теперь, когда у них было надежное пристанище, почти свой дом, не казалось лишением даже то, что приходить сюда они могут только изредка и на каких-нибудь два часа. Важно было, что у них есть эта комната над лавкой старьевщика.
Знать, что она есть и неприкосновенна, — почти то же самое, что находиться в ней. Комната была миром, заказником прошлого, где могут бродить вымершие животные. Мистер Чаррингтон тоже вымершее животное, думал Уинстон. По дороге наверх он останавливался поговорить с хозяином. Старик, по-видимому, редко выходил на улицу, если вообще выходил; с другой стороны, и покупателей у него почти не бывало. Незаметная жизнь его протекала между крохотной темной лавкой и еще более крохотной кухонькой в тылу, где он стряпал себе еду и где стоял среди прочих предметов невероятно древний граммофон с огромнейшим раструбом. Старик был рад любому случаю поговорить. Длинноносый и сутулый, в толстых очках и бархатном пиджаке, он бродил среди своих бесполезных товаров, похожий скорее на коллекционера, чем на торговца. С несколько остывшим энтузиазмом он брал в руку тот или иной пустяк — фарфоровую затычку для бутылки, разрисованную крышку бывшей табакерки, латунный медальон с прядкой волос неведомого и давно умершего ребенка, — не купить предлагая Уинстону, а просто полюбоваться. Беседовать с ним было все равно что слушать звон изношенной музыкальной шкатулки.
Он извлек из закоулков своей памяти еще несколько забытых детских стишков. Один был: «Птицы в пироге», другой про корову с гнутым рогом, а еще один про смерть малиновки. Но ни в одном стихотворении он не мог припомнить больше двух-трех строк. Они с Джулией понимали — и, можно сказать, все время помнили, — что долго продолжаться это не может. В иные минуты грядущая смерть казалась не менее ощутимой, чем кровать под ними, и они прижимались друг к другу со страстью отчаяния — как обреченный хватает последние крохи наслаждения за пять минут до боя часов. Впрочем, бывали такие дни, когда они тешили себя иллюзией не только безопасности, но и постоянства. Им казалось, что в этой комнате с ними не может случиться ничего плохого. Добираться сюда трудно и опасно, но сама комната — убежище. С похожим чувством Уинстон вглядывался однажды в пресс-папье: казалось, что можно попасть в сердцевину стеклянного мира и, когда очутишься там, время остановится. Они часто предавались грезам о спасении.
Удача их не покинет, и роман их не кончится, пока они не умрут своей смертью. Или Кэтрин отправится на тот свет, и путем разных ухищрений Уинстон с Джулией добьются разрешения на брак. Или они вместе покончат с собой. Или скроются: изменят внешность, научатся пролетарскому выговору, устроятся на фабрику и, никем не узнанные, доживут свой век на задворках. Оба знали, что все это ерунда. В действительности спасения нет. Реальным был один план — самоубийство, но и его они не спешили осуществить. В подвешенном состоянии, день за днем, из недели в неделю тянуть настоящее без будущего велел им непобедимый инстинкт — так легкие всегда делают следующий вдох, покуда есть воздух. А еще они иногда говорили о деятельном бунте против партии — но не представляли себе, с чего начать. Даже если мифическое Братство существует, как найти к нему путь?
Как ни странно, Джулия не сочла эту идею совсем безумной. Она считала само собой разумеющимся, что каждый человек, почти каждый, тайно ненавидит партию и нарушит правила, если ему это ничем не угрожает. Но она отказывалась верить, что существует и может существовать широкое организованное сопротивление. Рассказы о Голдстейне и его подпольной армии — ахинея, придуманная партией для собственной выгоды, а ты должен делать вид, будто веришь. Невесть сколько раз на партийных собраниях и стихийных демонстрациях она надсаживала горло, требуя казнить людей, чьих имен никогда не слышала и в чьи преступления не верила ни секунды. Когда происходили открытые процессы, она занимала свое место в отрядах Союза юных, с утра до ночи стоявших в оцеплений вокруг суда, и выкрикивала с ними: «Смерть предателям! При этом очень смутно представляла себе, кто такой Голдстейн и в чем состоят его теории. Она выросла после революции и по молодости лет не помнила идеологические баталии пятидесятых и шестидесятых годов. Независимого политического движения она представить себе не могла; да и в любом случае партия неуязвима. Партия будет всегда и всегда будет такой же.
Противиться ей можно только тайным неповиновением, самое большее — частными актами террора: кого-нибудь убить, что-нибудь взорвать. В некоторых отношениях она была гораздо проницательнее Уинстона и меньше подвержена партийной пропаганде. Однажды, кода он обмолвился в связи с чем-то о войне с Евразией, Джулия ошеломила его, небрежно сказав, что, по ее мнению, никакой войны нет. Ракеты, падающие на Лондон, может быть, пускает само правительство, «чтобы держат людей в страхе». Ему такая мысль просто не приходила в голову. А один раз он ей даже позавидовал: когда она сказала, что на двухминутках ненависти самое трудное для нее — удержаться от смеха. Но партийные идеи она подвергала сомнению только тогда, когда они прямо затрагивали ее жизнь. Зачастую она готова была принять официальный миф просто потому, что ей казалось не важным, ложь это или правда. Например, она верила, что партия изобрела самолет, — так ее научили в школе. Когда Уинстон был школьником — в конце 50-х годов, — партия претендовала только на изобретение вертолета; десятью годами позже, когда в школу пошла Джулия, изобретением партии стал уже и самолет; еще одно поколение — и она изобретет паровую машину.
Когда он сказал Джулии, что самолеты летали до его рождения и задолго до революции, ее это нисколько не взволновало. В конце концов какая разница, кто изобрел самолет? Но больше поразило его другое: как выяснилось из одной мимоходом брошенной фразы, Джулия не помнила, что четыре года назад у них с Евразией был мир, а война — с Остазией. Правда, войну она вообще считала мошенничеством; но что противник теперь другой, она даже не заметила. Его это немного испугало. Самолет изобрели задолго до ее рождения, но враг-то переменился всего четыре года назад, она была уже вполне взрослой. Он растолковывал ей это, наверное, четверть часа. В конце концов ему удалось разбудить ее память, и она с трудом вспомнила, что когда-то действительно врагом была не Евразия, а Остазия. Но отнеслась к этому безразлично. Иногда он рассказывал ей об отделе документации, о том, как занимаются наглыми подтасовками.
Ее это не ужасало. Пропасть под ее ногами не разверзалась оттого, что ложь превращают в правду. Он рассказал ей о Джонсе, Аронсоне и Резерфорде, о том, как в руки ему попал клочок газеты — потрясающая улика. На Джулию и это не произвело впечатления. Она даже не сразу поняла смысл рассказа. Они были членами внутренней партии. Кроме того, они гораздо старше меня. Это люди старого времени, дореволюционного. Я их и в лицо-то едва знал. Кого-то все время убивают, правда?
Он попытался объяснить. Дело не только в том, что кого-то убили. Ты понимаешь, что прошлое начиная со вчерашнего дня фактически отменено? Если оно где и уцелело, то только в материальных предметах, никак не привязанных к словам, — вроде этой стекляшки. Ведь мы буквально ничего уже не знаем о революции и дореволюционной жизни. Документы все до одного уничтожены или подделаны, все книги исправлены, картины переписаны, статуи, улицы и здания переименованы, все даты изменены. И этот процесс не прерывается ни на один день, ни на минуту. История остановилась. Нет ничего, кроме нескончаемого настоящего, где партия всегда права. Я знаю, конечно, что прошлое подделывают, но ничем не смог бы это доказать — даже когда сам совершил подделку.
Как только она совершена, свидетельства исчезают. Единственное свидетельство — у меня в голове, но кто поручится, что хоть у одного еще человека сохранилось в памяти то же самое? Только в тот раз, единственный раз в жизни, я располагал подлинным фактическим доказательством — после событий, несколько лет спустя. Но если бы такое произошло сегодня, я бы сохранил. Ну сохранил ты его — и что бы ты сделал? Но это было доказательство. И кое в ком поселило бы сомнения — если бы я набрался духу кому-нибудь его показать. Я вовсе не воображаю, будто мы способны что-то изменить при нашей жизни. Но можно вообразить, что там и сям возникнут очажки сопротивления — соберутся маленькие группы людей, будут постепенно расти и, может быть, даже оставят после себя несколько документов, чтобы прочло следующее поколение и продолжило наше дело. Меня интересуем мы.
Шутка показалась Джулии замечательно остроумной, и она в восторге обняла его. Хитросплетения партийной доктрины ее не занимали совсем. Когда он рассуждал о принципах ангсоца, о двоемыслии, об изменчивости прошлого и отрицании объективной действительности, да еще употребляя новоязовские слова, она сразу начинала скучать, смущалась и говорила, что никогда не обращала внимания на такие вещи. Ясно ведь, что все это чепуха, так зачем волноваться? Она знает, когда кричать «ура» и когда улюлюкать, — а больше ничего не требуется. Если он все-таки продолжал говорить на эти темы, она обыкновенно засыпала, чем приводила его в замешательство. Она была из тех людей, которые способны заснуть в любое время и в любом положении. Беседуя с ней, он понял, до чего легко представляться идейным, не имея даже понятия о самих идеях. В некотором смысле мировоззрение партии успешнее всего прививалось людям, не способным его понять. Они соглашаются с самыми вопиющими искажениями действительности, ибо не понимают всего безобразия подмены и, мало интересуясь общественными событиями, не замечают, что происходит вокруг.
Непонятливость спасает их от безумия. Они глотают все подряд, и то, что они глотают, не причиняет им вреда, не оставляет осадка, подобно тому как кукурузное зерно проходит непереваренным через кишечник птицы. VI Случилось наконец. Пришла долгожданная весть. Всю жизнь, казалось ему, он ждал этого события. Он шел по длинному коридору министерства и, приближаясь к тому месту, где Джулия сунула ему в руку записку, почувствовал, что по пятам за ним идет кто-то, — кто-то крупнее его. Неизвестный тихонько кашлянул, как бы намереваясь заговорить. Уинстон замер на месте, обернулся. Наконец-то они очутились с глазу на глаз, но Уинстоном владело как будто одно желание — бежать. Сердце у него выпрыгивало из груди.
Заговорить первым он бы не смог. Насколько я понимаю, ваш интерес к новоязу — научного свойства? К Уинстону частично вернулось самообладание. Это не моя специальность. В практической разработке языка я никогда не принимал участия. Недавно я разговаривал с одним вашим знакомым — определенно специалистом. Не могу сейчас вспомнить его имя. Сердце Уинстона опять заторопилось. Сомнений нет — речь о Сайме. Но Сайм не просто мертв, он отменен — нелицо.
Даже завуалированное упоминание о нем смертельно опасно. Поправил на носу очки — как всегда, в этом жесте было что-то обезоруживающее, дружелюбной. Потом продолжал: — Я, в сущности, вот что хотел сказать: в вашей статье я заметил два слова, которые уже считаются устаревшими. Но устаревшими они стали совсем недавно. Вы видели десятое издание словаря новояза? У нас в отделе документации пока пользуются девятым. Но сигнальные экземпляры уже разосланы. У меня есть. Вам интересно было бы посмотреть? Сокращение количества глаголов...
Давайте подумаем. Прислать вам словарь с курьером? Боюсь, я крайне забывчив в подобных делах. Может, вы сами зайдете за ним ко мне домой — в любое удобное время? Я дам вам адрес. Они стояли перед телекраном. Прямо под телекраном, в таком месте, что наблюдающий на другом конце легко прочел бы написанное, он набросал адрес, вырвал листок и вручил Уинстону. Он ушел, оставив Уинстона с листком бумаги, который на этот раз можно было не прятать. Тем не менее Уинстон заучил адрес и несколькими часами позже бросил листок в гнездо памяти вместе с другими бумагами. Разговаривали они совсем недолго.
И объяснить эту встречу можно только одним. Иного способа не было: выяснить, где человек живет, можно, лишь спросив об этом прямо. Адресных книг нет. Возможно, в словаре будет спрятана записка. Во всяком случае, ясно одно: заговор, о котором Уинстон мечтал, все-таки существует и Уинстон приблизился к нему вплотную. Завтра явится или будет долго откладывать — он сам не знал. То, что сейчас происходит, — просто развитие процесса, начавшегося сколько-то лет назад. Первым шагом была тайная нечаянная мысль, вторым — дневник. От мыслей он перешел к словам, а теперь от слов к делу. Последним шагом будет то, что произойдет в министерстве любви.
С этим он примирился. Конец уже содержится в начале. Но это пугало; точнее, он как бы уже почуял смерть, как бы стал чуть менее живым. Чувство было такое, будто он ступил в сырую могилу; он и раньше знал, что могила недалеко и ждет его, но легче ему от этого не стало. VII Уинстон проснулся в слезах. Джулия сонно привалилась к нему и пролепетала что-то невнятное, может быть: «Что с тобой? Слишком сложно: не укладывалось в слова. Тут был и сам по себе сон, и воспоминание, с ним связанное, — оно всплыло через несколько секунд после пробуждения. Он снова лег, закрыл глаза, все еще налитый сном... Это был просторный, светозарный сон, вся его жизнь раскинулась перед ним в этом сне, как пейзаж летним вечером после дождя.
Происходило все внутри стеклянного пресс-папье, но поверхность стекла была небосводом, и мир под небосводом был залит ясным мягким светом, открывшим глазу бескрайние дали. Кроме того, мотивом сна — и даже его содержанием — был жест материнской руки, повторившийся тридцать лет спустя в кинохронике, где еврейка пыталась загородить маленького мальчика от пуль, а потом вертолет разорвал обоих в клочья. Во сне он вспомнил, как в последний раз увидел мать, а через несколько секунд после пробуждения восстановилась вся цепь мелких событий того дня. Наверное, он долгие годы отталкивал от себя это воспоминание. К какому времени оно относится, он точно не знал, но лет ему было тогда не меньше десяти, а то и все двенадцать. Отец исчез раньше; намного ли раньше, он не помнил. Лучше сохранились в памяти приметы того напряженного и сумбурного времени: паника и сидение на станции метро по случаю воздушных налетов, груды битого кирпича, невразумительные воззвания, расклеенные на углах, ватаги парней в рубашках одинакового цвета, громадные очереди у булочных, пулеметная стрельба вдалеке и, в первую голову, вечная нехватка еды. Он помнил, как долгими послеполуденными часами вместе с другими ребятами рылся в мусорных баках и на помойках, отыскивая хряпу, картофельные очистки, а то и заплесневелую корку, с которой они тщательно соскабливали горелое; как ждали грузовиков с фуражом, ездивших по определенному маршруту: на разбитых местах дороги грузовик подбрасывало, иногда высыпалось несколько кусочков жмыха. Когда исчез отец, мать ничем не выдала удивления или отчаяния, но как-то вдруг вся переменилась. Из нее будто жизнь ушла.
Даже Уинстону было видно, что она ждет чего-то неизбежного. Дома она продолжала делать всю обычную работу — стряпала, стирала, штопала, стелила кровать, подметала пол, вытирала пыль, — только очень медленно и странно, без единого лишнего движения, словно оживший манекен. Ее крупное красивое тело как бы само собой впадало в неподвижность. Часами она сидела на кровати, почти не шевелясь, и держала на руках его младшую сестренку — маленькую, болезненную, очень тихую девочку двух или трех лет, от худобы похожую лицом на обезьянку. Иногда она обнимала Уинстона и долго прижимала к себе, не произнося ни слова. Он понимал, несмотря на свое малолетство и эгоизм, что это как-то связано с тем близким и неизбежным, о чем она никогда не говорит. Он помнил их комнату, темную душную комнату, половину которой занимала кровать под белым стеганым покрывалом. В комнате был камин с газовой конфоркой, полка для продуктов, а снаружи, на лестничной площадке, — коричневая керамическая раковина, одна на несколько семей. Он помнил, как царственное тело матери склонялось над конфоркой — она мешала в кастрюле. Но лучше всего помнил непрерывный голод, яростные и безобразные свары за едой.
Он ныл и ныл, почему она не дает добавки, он кричал на нее и скандалил даже голос свой помнил — голос у него стал рано ломаться и время от времени он вдруг взревывал басом или бил на жалость и хныкал, пытаясь добиться большей доли. Мать с готовностью давала ему больше. Он принимал это как должное: ему, «мальчику», полагалось больше всех, но, сколько бы ни дала она лишнего, он требовал еще и еще. Каждый раз она умоляла его не быть эгоистом, помнить, что сестренка больна и тоже должна есть, — но без толку. Когда она переставала накладывать, он кричал от злости, вырывал у нее половник и кастрюлю, хватал куски с сестриной тарелки. Он знал, что из-за него они голодают, но ничего не мог с собой сделать; у него даже было ощущение своей правоты. Его как бы оправдывал голодный бунт в желудке. А между трапезами, стоило матери отвернуться, тащил из жалких припасов на полке. Однажды им выдали по талону шоколад. Впервые за несколько недель или месяцев.
Он ясно помнил эту драгоценную плиточку. Две унции тогда еще считали на унции на троих. Шоколад, понятно, надо было разделить на три равные части. Вдруг, словно со стороны, Уинстон услышал свой громкий бас: он требовал все. Мать сказала: не жадничай. Начался долгий, нудный спор, с бесконечными повторениями, криками, нытьем, слезами, уговорами, торговлей. Сестра, вцепившись в мать обеими ручонками, совсем как обезьяний детеныш, оглядывалась на него через плечо большими печальными глазами. В конце концов мать отломила от шоколадки три четверти и дала Уинстону, а оставшуюся четверть — сестре. Девочка взяла свой кусок и тупо смотрела на него, может быть, не понимая, что это такое. Уинстон наблюдал за ней.
Потом подскочил, выхватил у нее шоколад и бросился вон. Отдай сестре шоколад! Он остановился, но назад не пошел. Мать не сводила с него тревожных глаз. Даже сейчас она думала о том же, близком и неизбежном... Сестра поняла, что ее обидели, и слабо заплакала. Мать обхватила ее одной рукой и прижала к груди. По этому жесту он как-то догадался, что сестра умирает. Он повернулся и сбежал по лестнице, держа в кулаке тающую шоколадку. Матери он больше не видел.
Когда он проглотил шоколад, ему стало стыдно, и несколько часов, покуда голод не погнал его домой, он бродил по улицам. Когда он вернулся, матери не было. В ту пору такое уже становилось обычным. Из комнаты ничего не исчезло, кроме матери и сестры. Одежду не взяли, даже материно пальто. Он до сих пор не был вполне уверен, что мать погибла. Не исключено, что ее лишь отправили в каторжный лагерь. Что до сестры, то ее могли поместить, как и самого Уинстона, в колонию для беспризорных эти «воспитательные центры» возникли в результате гражданской войны , или с матерью в лагерь, или просто оставили где-нибудь умирать. Сновидение еще не погасло в голове — особенно обнимающий, охранный жест матери, в котором, кажется, и заключался весь его смысл. На память пришел другой сон, двухмесячной давности.
В сегодняшнем она сидела на бедной кровати с белым покрывалом, держа сестренку на руках, в том тоже сидела, но на тонущем корабле, далеко внизу, и, с каждой минутой уходя все глубже, смотрела на него снизу сквозь темнеющий слой воды. Он рассказал Джулии, как исчезла мать. Не открывая глаз, Джулия перевернулась и легла поудобнее. Но главное тут... По дыханию ее было понятно, что она снова засыпает. Ему хотелось еще поговорить о матери. Из того, что он помнил, не складывалось впечатления о ней как о женщине необыкновенной, а тем более умной; но в ней было какое-то благородство, какая-то чистота — просто потому, что нормы, которых она придерживалась, были личными. Чувства ее были ее чувствами, их нельзя было изменить извне. Ей не пришло бы в голову, что, если действие безрезультатно, оно бессмысленно, Когда любишь кого-то, ты его любишь, и, если ничего больше не можешь ему дать, ты все-таки даешь ему любовь. Когда не стало шоколадки, она прижала ребенка к груди.
Проку в этом не было, это ничего не меняло, это не вернуло шоколадку, не отвратило смерть — ни ее смерть, ни ребенка; но для нее было естественно так поступить. Беженка в шлюпке так же прикрыла ребенка рукой, хотя рука могла защитить от пуль не лучше, чем лист бумаги. Ужасную штуку сделала партия: убедила тебя, что сами по себе чувство, порыв ничего не значат, и в то же время отняла у тебя всякую власть над миром материальным. Как только ты попал к ней в лапы, что ты чувствуешь и чего не чувствуешь, что ты делаешь и чего не делаешь — все равно. Что бы ни произошло, ты исчезнешь, ни о тебе, ни о твоих поступках никто никогда не услышит. Тебя выдернули из потока истории. А ведь людям позапрошлого поколения это не показалось бы таким уж важным — они не пытались изменить историю. Они были связаны личными узами верности и не подвергали их сомнению. Важны были личные отношения, и совершенно беспомощный жест, объятье, слеза, слово, сказанное умирающему, были ценны сами по себе. Пролы, вдруг сообразил он, в этом состоянии и остались.
Они верны не партии, не стране, не идее, а друг другу. Впервые в жизни он подумал о них без презрения — не как о косной силе, которая однажды пробудится и возродит мир.
Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
С произведением «Марь СИ » , занимающим объем 297 печатных страниц, вы наверняка проведете не один увлекательный вечер. В нашей онлайн читалке предусмотрен ночной режим чтения, который отлично подойдет для тёмного времени суток и чтения перед сном. Помимо этого, конечно же, можно читать «Марь СИ » полностью в классическом режиме или же скачать всю книгу целиком на свой смартфон в удобном формате fb2.
Фидель верно подметил
В этой передаче журналист очень верно подметил о роли прошлого в человеческой здесь ошибка? Пользователь Александр Александр задал вопрос в категории Прочее образование и получил на него 1 ответ. 1) в любом возрасте. 2) верно подметил.
Верно подмечено.
Правильный ответ должен содержать следующие элементы: 1) определение подчинительных словосочетаний: в любом возрасте, верно подметил, группы подростков; 2) определение вида подчинительной связи в словосочетаниях: в любом возрасте (согласование). После того, как его жена ушла из жизни в возрасте 91 года, он испытывал огромную печаль и чувствовал себя очень одиноко. У Дэвисона и его жены не было детей и внуков, поэтому у него не было кого навестить. Перед вами уникальные пользователи соцсетей, которых отличает наблюдательность и умение смотреть на жизнь под иным углом. Удивительно, многие вещи.
Верно подмечено.
Верно подмечено – Самые лучшие и интересные посты на развлекательном портале Пользователь Александр Александр задал вопрос в категории Прочее образование и получил на него 1 ответ. новости, используя союзы:(В) следстви_(пожара, неурожая, гололедицы и др). 13438 вопрос по теме «Найти фильм по фразе». Яндекс Кью — платформа для экспертных сообществ, где люди делятся знаниями, отвечают на вопросы, общаются. ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ КРУЧЕ? И казалось бы, причём тут профессор Ива. новости, используя союзы:(В) следстви_(пожара, неурожая, гололедицы и др).