Автор полный идиот. Из за вируса зря построили мост? это выражение нравственно-философской позиции автора, отражение его художественных литературных принципов.
155 лет – Достоевский Ф.
| Губернатор Глеб Никитин назвал произведение «Идиот» своей любимой книгой | [ Сайт журнала «Идиот»]. С. Чернышёв. [ Идиотизм как профессия и призвание]. Белорусская литература. |
| Уткин сравнил руководство «Спартака» с героями романа «Идиот» - | Новости | «Идиот» — литературно-публицистический журнал, издаваемый сначала в Москве (1983—1985), затем в Витебске (1986—2012). |
| Идиот (Достоевский Фёдор) - слушать аудиокнигу онлайн | «Идиот» — литературно-публицистический журнал, издаваемый сначала в Москве (1983—1985), затем в Витебске (1986—2012). |
| Продажи инди-ARPG Eternights превысили 150 000 копий | А также ответил на еще несколько личных вопросов. |
Уткин сравнил руководство «Спартака» с героями романа «Идиот»
Одноклеточность возникает именно в его высказываниях. Мне кажется, если мы не будем их замечать, так будет лучше. Тогда меньше будет таких Дроздовых», — сказал Джазоян. Писатель, журналист и ведущий политического ток-шоу Остап Дроздов объявил, что на Украине все должны знать украинский язык.
Тех, кто говорит только на русском, он назвал одноклеточными.
Журнал по-прежнему печатался на пишущей машинке, обычно в 5, иногда в 10 экземплярах. В 1993 году был выпущен альманах на основе материалов 25-ти номеров журнала «Идиот» 250 экземпляров. В 1995 году журнал «Идиот» был удостоен малой Букеровской премии , как «лучший русскоязычный журнал ближнего зарубежья». Деньги пошли на покупку редакционного компьютера; с той поры журнал форматируется на компьютере.
Знать, что происходит на мировом уровне, нужно, чтобы выстраивать свою личную стратегию, которая определяет отношение к реальности. Сегодня мир вползает в кризис и аналогов тому кризису, в который мы вползаем, нет. Потому что этот кризис комбинирует в себе черты сразу нескольких исторических кризисов. Наши решения, обусловленные адекватным знанием, повлияют на судьбы наших детей и внуков, наших родовых комплексов. Я глубоко уверен, что каждый из нас — это только звено в родовой цепи, часть соборной личности. Наши предки, мы и наши потомки.
Самое смешное, что раньше я думала: "Зачем нам нужны эти уроки литературы. Прочитала книгу и все. А нет же, мы дотошно каждый листик разбираем. Если он там сказал что-то - все, это знак! Ну что за брееед.
Идиот, Ф.М. Достоевский
Достоевский создавал "Идиота", переживая один из самых тяжелых периодов в своей жизни. Комментарий недоступен, так как журнал его автора заморожен. Комментарий недоступен, так как журнал его автора заморожен.
Автор - Идиот. Мем Смешной, а Автор потерялся...
Комментарий недоступен, так как журнал его автора заморожен. это такой вид идиота, который что-то пописывает для подростков, которые только начинают учиться мастурбировать. Записки идиота" (автор Бортко Владимир Владимирович). «Идиот» — литературно-публицистический журнал, издаваемый сначала в Москве (1983-85), затем в Витебске (1986—2012). Произв. Shochiku (Содзиро Мотоки, Такаси Койдэ)· Реж. В романе «Идиот» писатель избрал своим главным героем, по собственному определению, «положительно-прекрасного», идеального человека.
Достоевский Фёдор - Идиот
— Не будь идиотом, — выдыхает Игорь, и резво переворачивает меня на спину, седлая мои бедра. Пролистал на компе ленту новостей и собрался было что-то поделать, как ко мне подрулил Стас Баблов. памфлетчик, основанная в октябре 1969 года и редактируемая Жаном-Эдерном Халлье. Оригинал взят у philologist в Заработал сайт литературного журнала Идiотъ Сайт доступен по адресу. Youtube-канале информацию о том, что Леонид Федун в 2023 году продаст «Спартак», сравнил руководство московского клуба с героями романа Федора Достоевского «Идиот».
Акции сегодня
- Часть первая
- Автор - Идиот. Мем Смешной, а Автор потерялся..., Видео, Смотреть онлайн
- Маркевич рассказал, почему роман "Идиот" Достоевского остается актуальным
- Глеб Никитин рассказал, что его любимая книга «Идиот» Ф. М. Достоевского | АиФ Нижний Новгород
- Анджей Сапковский рассказал “Солидарности”, есть ли в Польше талантливые писатели, кроме него
- Архивы Идиот - Никакой информации, политическая фантастика для любителей
Последние слова великих писателей
Москва на связь вышла! Сколько вас там выжило?! У нас тут колония, двадцать пять тысяч человек! Земля чистая! Фон нулевой! Вода незараженная!
Лекарства есть, есть! Высылаем за вами спасательную экспедицию! Только держитесь! Слышите, Москва?! Главное — держитесь!
Это не сеанс радиосвязи, а спиритический сеанс. И тот не удавался Артему никак. Духи, которых он вызывал, не хотели к нему. Им и на том свете хорошо было. Они смотрели сверху на Артемову фигурку сгорбленную в редкие просветы меж облаков, и только ухмылялись: туда?
К вам? Нет уж, дудки! Бросил крутить гребаную ручку. Сорвал наушники. Поднялся, смотал провод антенны аккуратной бухтой, медленно, насилуя себя этой аккуратностью — потому что хотелось: рвануть его так, чтоб на куски, и зашвырнуть с сорок шестого этажа в пропасть.
Сложил все в ранец. Посадил его к себе на плечи, черта-искусителя. Понес вниз. В метро. До завтра.
Внутри двери заскребся замок, втягивая языки. Потом она ухнула протяжно, открылась, и метро дохнуло на Артема своим спертым тяжелым духом. Сухой встречал его на пороге. То ли чувствовал, когда Артем вернется, то ли вообще не уходил на самом деле никуда. Чувствовал, наверное.
Сухой ощупал его глазами. Мягко, как детский врач. С другой станции пришел. Артем подобрался. Звякнуло в его голосе что-то, как будто гильзу на пол уронили.
Или малодушие? Или что? Старик какой-то. Гомером назвался. Знаешь такого?
Я спать, дядь Саш. Она не шелохнулась. Спит или не спит? Так, механически думал, потому что не было ему уже никакого дела до того, спит она или притворяется. Свалил одежду кулем при входе, потер зябко плечи, сиротски приткнулся к ней сбоку, потянул на себя одеяло.
Было бы второе — не стал бы даже ввязываться. На станционных часах было семь вечера, что ли. Но Ане в десять вставать — и на грибы. А Артема от грибов освободили, как героя. Или как инвалида?
Так что он сам себе был хозяин. Просыпался, когда она возвращалась со смены — и уходил наверх. Отключался, когда она еще притворялась, что спит. Так они жили: в противофазе. В одной койке, в разных измерениях.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, Артем стал наворачивать стеганое красное полотно на себя. Аня почувствовала — и, не говоря ни слова, яростно дернула одеяло в обратную сторону. Через минуту этой идиотской борьбы он сдался — и остался лежать на краю постели голым. Она молчала. Отчего лампочка горит сначала, а потом перегорает?
Тогда он лег лицом в подушку — их-то, слава богу, было две — согрел ее дыханием, и так уснул. А в подлом сне увидел Аню другую — смеющуюся, бойкую, задирающую его весело, совсем молодую какую-то. Хотя сколько прошло? Два года? Два дня?
Черт знает, когда такое могло быть. Им тогда казалось, что у них целая вечность впереди, обоим казалось. Получается, вечность назад это все и было. Во сне тоже было холодно, но там Аня морозила его — кажется, по станции гоняла — из баловства, а не из ненависти. И когда Артем очнулся, по сонной инерции верил еще целую минуту, что вечность не кончилась пока, что они с Аней только в середине ее находятся.
Хотел позвать ее, простить, обратить все в шутку. Потом вспомнил. Но ее уже не было в палатке. Одежда его лежала ровно на том месте, где он ее сбросил: на проходе. Аня ни прибрала ее, ни расшвыряла.
Переступила только, будто боялась дотронуться. Может, и вправду боялась. Может, ей одеяло и вправду было всегда нужнее. Он уж как-нибудь согреется. Хорошо, что ушла.
Спасибо тебе, Аня. Спасибо, что не стала со мной разговаривать. Что не стала мне отвечать. Не спите? Артем пополз к своим порткам.
Снаружи, усевшись на раскладной походный табурет, ждал старик со слишком мягким для своего возраста лицом. Сидел он удобно, уютно, равновесно, и было видно, что расположился он тут давно, а уходить не собирается вовсе. Старик был чужим, не со станции: морщился, неосторожно вдохнув носом. Пришлых видно. Артем сложил горсть козырьком, и закрывшись этим козырьком от алого света, которым была залита станция ВДНХ, вгляделся в гостя.
Как бы. Но про наши дни. Если не от Мельника, думал Артем, то кто? От кого? Святое дело.
Понять, что именно… Какой сюжет… Чтобы людей тронуло… Чтобы запомнили. Чтобы потом сами пересказывали друг другу… Оно жить должно, живым быть, понимаете? Какая история… Пробовал, искал. Казалось, нашел. О чем.
Но потом взялся… И не сработало. Не получилось. А потом вспомнил, что слышал про ВДНХ, и… Было видно, что старику неловко, но Артем не собирался помогать ему; он все не мог понять, что же сейчас будет. Зла от старика не шло, одна нелепость и неуместность, но что-то скапливалось в воздухе, что-то образовывалось между ним и Артемом такое, что должно было вот-вот разорваться, и ожечь, и посечь осколками. Про черных и про вас.
И я понял, что должен вас найти, чтобы… Артем кивнул, наконец понимая. И, не прощаясь, зашагал прочь, сунув вечно зябнущие руки в карманы. Старичок застрял сзади на своем удобном табуретике, что-то еще рассказывая Артемовой спине вдогонку. Но Артем решил: оглохнуть. Поморгал — глаза привыкли, можно больше не щуриться.
К тому свету, который на поверхности, они дольше привыкали. Это быстро! Большинство жителей метро от солнечного света, даже от такого, облаками придушенного, ослепли бы, наверное, навсегда. Всю ведь жизнь в туннелях, впотьмах. А Артем себя видеть наверху заставил.
Видеть тот мир, в котором родился. Потому что если ты не можешь солнце потерпеть — как ты наверх вернешься, когда время придет? Все, кто родились в метро, росли без солнца, как грибы. Нормально: оказалось, не солнце нужно людям, а витамин Д. Оказалось, солнечный свет можно в виде драже жрать.
А жить можно и наощупь. В метро общего освещения не было. Не было общего электричества. Вообще ничего общего не было: каждый сам за себя. На некоторых станциях наловчились вырабатывать достаточно света для того, чтобы было почти как раньше.
На других — его хватало на одну лампочку, горящую посреди платформы. Третьи были забиты густой чернотой, как в туннелях. Если приносил туда кто-то свет с собой в кармане, то мог выловить из ничего по кусочкам — пол, потолок, кусок мраморной колонны; и из темноты сползались на луч его фонарика жители станции, желающие немного посмотреть. Но лучше им было не показывать себя: без глаз они вполне приучились существовать, но рот-то у них не зарос. На ВДНХ жизнь была крепко налажена, и народ был балованный: у отдельных людей в палатках горели утащенные сверху маленькие диоды, а для общих мест имелось старое еще аварийное освещение — лампы в красных стеклянных колпаках; в таком было бы удобно, положим, негативы фотографий проявлять.
Так вот и Артемова душа медленно в этом красном свете проявлялась, появлялась из растворителя, и видно становилось, что снята она была еще там, наверху, майским ярким днем. А другим днем — октябрьским, пасмурным — засвечена. Помнишь черных? Всегда не те ему отвечали. Кто-то улыбался, кто-то хмурился, но здоровались — все.
Потому что все помнили черных, а не только Женька с Артемом. Все помнили эту историю, хотя не знал ее никто. Станция метро ВДНХ: конечная. Дом родной. Двести метров в длину, и на них — двести человек.
Места как раз: меньше — не надышишься, больше — не согреешься. Закопченные мраморные колонны развесистые, в арках между ними развернуты древние и изношенные армейские палатки: в каждой — семья, в некоторых — по две. Семьи эти можно запросто перетасовать, никто, наверное, разницы и не заметит: когда живешь вместе двадцать лет на одной станции, когда между твоими тайнами и соседскими, между всеми стонами и всеми криками — брезента в один слой, так получается. Где-то, может, люди бы съели друг друга уже — зависть ведь, и ревность к богу, что он чужих детей больше любит, и невозможность разделить с другими своего мужа или жену, и жилплощадь вполне стоит того, чтобы за нее удавить; но не тут, не на ВДНХ. Тут вышло как-то просто — и по-свойски.
Как в деревне или как в коммуне. Нет чужих детей: у соседей здоровый родился — общий праздник; у тебя больной — помогут тянуть, кто чем. Негде расселиться — другие подвинутся. С другом подерешься — теснота помирит. Жена ушла — простишь рано или поздно.
На самом деле ведь никуда она не ушла, а тут же осталась, в этом же мраморном зале, над который сверху навалено миллион тонн земли; разве что теперь за другим куском брезента спит. Но каждый день будете встречаться с ней, и не раз, а сто. Придется договориться. Не получится представить себе, что ее нет и не было. Главное - что все живы, а там уж… Как в коммуне или как в пещере.
Путь-то отсюда был — южный туннель, который вел к Алексеевской и дальше, в большое метро, но… Может, в том и дело, что ВНДХ была — конечная. И жили тут те, кто не хотел уже и не мог никуда идти. Кому дом был нужен. Артем остановился у одной палатки, замер, потух. Стоял, просвечивал им внутрь сквозь изношенный брезент, пока наружу не вышла тетька с отечным лицом.
Он кивнул ей. Захотелось погладить ее волосы, за руку взять. Сказать: да я знаю, знаю. Я все знаю на самом деле, Екатерина Сергеевна. Или вы себе это говорите?
Не стой. Поди, чайку выпей. С обоих концов зал станции был обрублен по эскалаторы — сами замуровали и законопатили себя внутри, чтобы с поверхности воздух отравленный не тек… Ну и от гостей всяких. С одной стороны, где новый выход — наглухо. С другой, где старый — оставили шлюз для подъема в город.
Там, где глухая стена — кухня и клуб.
В пятницу, 28 февраля, он признался, что все его попытки прочесть произведение Достоевского заканчиваются ничем. Прозаик подчеркнул, что « не может читать это русское дерьмо ». Он отметил, что Джеймс Эллрой — писатель «симпатичный, но скучный», а Достоевский — очень разносторонний.
Книга Федора Михайлова конечно, псевдоним, автор работает в одном из академических институтов - даже не ремейк, а новая, осовремененная "редакция" "Идиота" Достоевского. Автор попытался последовательно приблизить известное меньшинству из школьного курса произведение к удобочитаемой сегодня версии. Реалии иных времен - с некоторыми изменениями - удачно легли на новорусскую почву. Работа началась несколько лет назад. Все это безобразие вызвался издать Игорь Захаров, а до того роман якобы был последовательно отвергнут издательствами, специализирующимися на криминальной литературе - именно так "позиционировал" свое творение Федор Михайлов. Кричащую обложку Захаров тоже отверг. Получилась аккуратная книга с черной, траурной почти обложкой. А в ней - сплошная достоевщина. У Достоевского, к примеру: "Все ростовщики, все сплошь до единого! Ипполит ростовщичество оправдывает, говорит, что так и нужно, экономическое потрясение, какие-то приливы и отливы, черт их дери. Мне ужасно досадно от него, что он озлоблен". У Федора Михайлова: "Все спекулянты, все до единого!
Штраф подразумевает отказ от принципа добровольности. Ссылки на европейский опыт мало убеждают. В Европе узаконена эвтаназия, однополые браки — и что теперь? Они — это они. Это их дело и их право. Мы тут при чем? У Лукьяненко получается создавать выдуманные миры.
Авторы журнала
- Юрий Лоза припомнил иноагенту Макаревичу его слова про "россиян-идиотов"
- “Автор фэнтези - это такой вид идиота”
- "Комедия про идиотов": Кровосток критикует "Брат" и "Брат 2"
- "Комедия про идиотов": Кровосток критикует "Брат" и "Брат 2"
- Новая редакция романа "Идиот".